ЛАСТОЧКА

Татьяна Московская

Люська в молодости была красавица. И жених отыскался ей не хуже – веселый кудрявый парень. Колька в Люську сразу влюбился и не посмотрел, что она тогда с другим встречалась, взял да отбил. И помогло ему в этом одно обстоятельство: Люська попала в больницу со всем «пищевым блоком» детского садика, в котором она работала, по подозрению на дизентерию. Отделение ее было как раз напротив Колькиного дома. Вот эта дизентерийная палочка и «помогла» Кольке устроить его семейную жизнь. Каждый день стал навещать любимую по два раза. Работа у него тогда была пыльная: трактористом работал. Каждый день, за час своего обеденного перерыва, успевал домой прибежать, помыться, переодеться, Люську навестить и опять на работу вернуться. Да еще маму свою чуть ли не каждый день просил пироги печь, чтоб не с пустыми руками в больницу приходить.

Колькина семья его выбор одобрила, дело оставалось за Люськиной семьей. А дядя Гена (отчим) там никаких женихов на пушечный выстрел не подпускал. Дом как раз строили, Люська с младшими на няньках водится, да и денег нет. Сватал Колькин друг. Приходит к тете Гале, Люськиной матери, а та ни в какую: «Какая свадьба! Никакой копейки у меня даже нет!» А тут вдруг к Галине зашла ее подруга Катя, большая любительница на свадьбах погулять. Как услышала, в чем дело: «Ой-ой, да ты что, Борисовна! Ой-ой, согласны, согласны!» Потом Галя самому Кольке скажет: «Бери, да только знай, у нее ничего нет». Но приданое Люське всё равно кое-какое собрали. С зарплаты кровать-сетку купили, машинку швейную (она в молодости все сама шила) и подушку. А в день свадьбы посылает Люська матери записку: «Мама, если ты не дашь мне чулок, то свадьбы не будет…» Что делать, сняла Галина с себя чулки и послала дочери. А сама старые надела. Дырки в «низа» поглубже завернула и пошла дочку замуж выдавать.

Свадьбу сыграли весело. Танцует Галя с соседом, а чулки с дырками из туфель то и дело вылезают. «Борисовна, я на че-то всё встаю…», – жалуется партнер. «Счас, Федя, погоди!» – сбегает в сенцы, дырки заправит, и опять танцуют. На свадебном столе были только пироги и брага и больше ничего. Тетя Настя из Ядрова тогда пирог привезла и штапелю по сорок копеек в подарок, подружки тарелки подарили, тетка – простынь, еще одна подружка – вазочку за тридцать копеек. Свои свадебные подарки Люська будет помнить всю свою жизнь. Вот только подушка у молодоженов одна была. Первое время Колька клал себе под голову телогрейку. А его мама посмотрела-посмотрела на сыночка, да и отдала ему свою подушку. А потом каждое утро ходила на речку Баковку, которая была у них прямо под домом, перышки собирала от гусей и уток. И так-то еще одну большую подушку насобирала.

Колька привел жену в родительский дом к маме. Большая изба у них была поделена на две половины, в каждой половине комната, печь и кухонька. Хоть стена между двумя половинками и была капитальная, но имелась и дверь, которая, в зависимости от семейных обстоятельств, то была распахнута настежь, то наглухо закрыта.

Колька был веселый и ласковый, всегда улыбался. А Люську «ласточкой» звал. Бывало, придет к ней на работу, дверь на кухню распахнет, улыбается поварихам, аж рот до ушей: «Где моя ласточка?» Пошутить любитель, кто только его шутки не помнит. У мамы его коса была дли-и-инная, вот после бани она ее расчесывает, а Колька глядит на маму, глядит, потом меня, еще маленькую, и спрашивает: «Тань.., вот баушка помрет… Что с косой-то делать будем?» А «баушка» только смеется…

А еще он заядлый рыбак и грибник страстный, все грибные места знал, под какой елкой какой грибочек растет. У него моторка была, он на ней и на рыбалку, и по грибы ездил. Люська рассказывает: «Плывем по реке на лодке, вдруг причаливает к берегу. Говорит, погодите... Минут через десять охапку одних “белых” несет». Выпивал, конечно, Колька, но грибы не “пропьет”, как хошь – поедет.

Один раз, когда он на тракторе работал, решил пошутить над одной знакомой: положил «ковш» от трактора прямо ей на крыльцо и обедать пошел. А на обеде у них с мужиками, видать, выпить «сладилось», так он на работу в тот день так и не вернулся. А хозяйка того дома, бедная, не знает, что делать. Не в дом войти, не из дома выйти. Бежит к Люське, ругается, а что толку – Кольку уж не пробудишься. Люська женщину успокаивает: «Потерпите, утром обязательно уберет. По грибы собрался…» Женщина не верит, но Люська знает, что по грибы с любого похмелья муж встанет. А рыбак Колька щедрый: пока был жив, все были с рыбой, вся родня.

Колька любил тещу. Всегда и грибы, и рыбу ей в первую очередь. Уж и она его не обижала и отвечала ему тем же. Всегда и примет, и накормит, и рюмочку нальет. Только за одно зятя всегда ругала – за то, что одеваться по-хорошему не любил: «Всегда ты, Колька, в “руе”! Хоть бы раз на нарядного на тебя посмотреть!» Колька такой человек, его любили, можно сказать, все: простой, людям много помогал, но хоть бы рубль с кого взял. В день зарплаты домой пьяненький приходил: «святой день» мужики всегда отмечали. Но Колька смекалистый, знает, что хорошо может «наотмечаться», деньги сначала по кединам рассует, а потом уж и в магазин. Один раз «нечистые люди» хотели поживиться, зная, что у мужика сегодня зарплата была. Побили, всего обыскали, только в кеды залезть не догадались. А Колька – кремень, хоть и подбитый, но к ласточке своей с деньгами пришел.

Мама у Кольки была очень хорошая, Марией звали. Люська ее всю свою жизнь только с благодарностью вспоминает: «Моя сваха до чего умная старуха была! Золотая! Бывало, Кольку пьяного ругаю, а она только дверь в свою половину покрепче закрывает...» В те времена было принято, чтобы невестка свекровь мамой называла. А у Люськи не получается, и все тут. Подсылает Кольку к матери, тот ей и объясняет: «Вот, мам, так, мол, и так...» А она даже и не обиделась, только сына успокаивает: «А не каждому это дано, мне это и не надо. Только живите по-хорошему».

Порядком в доме Мария руководила сама, без ссор и наставлений. Каждую субботу приходит Люська с работы домой. На крыльце для нее все уже приготовлено: стоит самовар, ложки, вилки и уже намолотый красный кирпич. Люська знает, что это ее работа – всё начистить и полы деревянные кирпичом выдраить. И всё делалось как «Отче наш». Но самое неприятное в те времена для Люськи было стирать Колькину «робу». Машинок стиральных не было, воды в доме не было, даже порошка стирального тогда не было, только хозяйственное мыло. Свекровь ей чугунок воды в печи нагреет, в корыто с «робой» выльет, а вода сразу же масляная становится, одна «мазута». А Люська – чистюля, до грязи брезгливая и все-таки каждую субботу через это испытание проходила. Но и сама Мария во всем молодым помочь старалась. Из леса придут, грибы поставят, она все-все потихонечку переделает, лишь бы им полегче было. И внучат без памяти любила, Маринку и Гришеньку. Особенно Гришутку маленького. Всё к хозяйству его приучала. Гвоздики возьмет, в землю воткнет, а ему молоточек в руки и приговаривает: «Учись, колоти, колоти. Теперь здесь колоти…» Потом все гвоздики до одного из земли вытащит и на место приберет. Один раз Гришеньке кто-то гантели пообещал, вот и просит внучек: «Бабушка, надо сходить…» – «Пойдем, миленький, пойдем…» И вышагивает важно Гришенька по улице, а за ним бабушка семенит с гантелями.

И вот как-то враз всё закончилось. Стоит Люська на угоре, с реки глаз не сводит. День стоит, второй… Кольку с рыбалки ждет – вчера еще должен был приехать. Нервы сдают, и она мысленно ругает мужа: «Пьет там, что ли, еретик! Вернись только, я тебе задам, паразиту!» Но время идет, нет никаких известий, а она всё стоит, смотрит на Ветлугу, то ругая, то умоляя: «Вернись, только вернись…» Я помню ее одинокую фигуру, ее взгляд, прикованный к реке. В нем и страх, и надежда. Сколько ж передумала она тогда, глядя на ту тропинку, по которой должен был вернуться муж... Но так и не вернулся...

Продолжение следует.